День гнева. Новая сигнальная [сборник Литрес] - Север Феликсович Гансовский

она очень глубоко. А потом тут вся почва нашпигована – трубы, кабели, всевозможные резервуары, склады. Буры все время приходится менять, потому что натыкаемся на металл… Пустыня сама, кстати, мало изучена. Карт нету. Собирались делать топографическую съемку, но дальше разговоров не пошло. Из Географического общества один путешественник взялся было исследовать Великую Баночную Заваль, которая тут рядом начинается. Обошел ее кругом за несколько недель, а внутрь – потыкался-потыкался и отстал. По этим банкам никакой транспорт не идет. Он просил верблюдов из зоологического сада, не дали… Я, например, знаю, что на северо-западе есть озера машинного масла и поблизости перфокартные горы. Облетел их на вертолете, но сверху-то не определишь глубину структур, их особенности. В одном, самом большом озере масло отработанное, в других нет. Черт их знает откуда они взялись.

Поскольку пустыня чуть не погубила их, Леху и девушке хотелось знать о ней побольше. Они охотно поддерживали разговор.

– Но есть местные племена. Разве не могут помочь?

– Дикие, что с них проку? Кочевые – только от одной водоразборной колонки до другой. Оседлое племя, канон, тут, правда, недалеко. Это вам повезло, кстати, что вы на них не наткнулись.

– Почему?

– Берут в плен, и не вырвешься. Такая у них религия. Считают, что наступил конец света и в последний час цивилизации все должны отказаться от всего человеческого. Там командует женщина-гипнотизер. Кто к ним попал, стараются сразу наркотиками накачать.

– А чем же они тут питаются? – спросил Лех. – Я думал, живут возле отеля. И оттуда пользуются пищей.

– Ездят. Приручают машины и ездят.

– Как приручают?

– Переделывают на ручное управление. Электровагонетку поймали – она тут ходила сама по себе, автоматизированная, по узкоколейке. Переоборудовали… Вообще у них жутко. Пляшут, завывают, пляшут. Оргии – не поймешь, кто мужчина, кто женщина. Сами развратные и считают, весь мир должен быть таким.

– Бррррр! – Ниоль с деланым ужасом передернула плечами. – А кочевые племена?

– На них никто не обижается. Это главным образом литературоведы, театральные критики. Тощие все, как из проволоки. Вождь у них – одичавший лауреат искусствоведения. Почти ничего не едят, а только спорят. Я однажды заблудился, сутки провел в стойбище. Лег усталый у них в шалаше, но до утра глаз не сомкнул, потому что всю ночь над головой «трансцендентность», «антисреда», «сенсейт», «субъект-объект», «сернидибность», «алиенация» – обалдеешь. В этом племени самое жестокое наказание – лишить слова. Один нашел банку консервов, съел, не поделившись. Приговорили неделю молчать. Завязали рот, отвязывали только, чтобы покормить. И представьте себе, умер, задушенный теми возражениями, которые у него возникали, когда другие высказывались. В целом они ничего. Иногда приходят в город наниматься на временную работу. Исполнительные, честные. Но делать ничего не умеют, вот беда. У меня на буровой один тоже есть сейчас. Только ему поручать чего-нибудь настоящего нельзя – стараться будет, но не справится… А вообще-то, людей не хватает ужасно. – Это была больная тема у начальника, он нахмурился. – Вот смотрите, выйдем сейчас на подземную дорогу, а как мы будем разбираться без физика-электронщика? Нам электронщик до зарезу нужен. Однако попробуй найди для такого дела. Все специалисты разобраны по монополиям. Конечно, у монополий денег больше и они могут предложить людям лучшие условия, чем на государственной службе. Наш бюджет все время режут.

Конечно, эта чертова технология сбилась и стала над нами, раз специалисты все в частном секторе и работают, по существу, друг против друга. Если серьезно говорить, в наших условиях прямая война идет – или промышленно-технологический аппарат окончательно поработит человека, или человек сделает его своим другом. Про себя-то не думаешь, черт с ним! Но ведь дети, внуки – в каком мире им жить?

Он прошелся по тесной палатке, задевая плечами и локтями торчащие детали всяческого оборудования.

– У вас электронщика знакомого нету? Добровольца – чтобы на нищенскую зарплату… А то войдем в подземку, не будем знать, за что с какого конца браться…

Буровая вышка была снята, лагерь упаковался, и после сытного обеда начальник экспедиции вывел гостей на проторенную тропинку.

…Розовая улица, Тенистая. На Тенистой было неожиданно оживленно. Десяток молодых людей в элегантных, неуловимо схожих костюмах и в чем-то со схожими физиономиями, сбившись в кучки и негромко переговариваясь, изучающим взглядом проводили Леха с Ниоль, оборванных, обожженных солнцем. Один еле слышно свистнул собаке, та огрызнулась. Лех и его спутница еле волокли ноги, однако на Сиреневой обоим с собакой пришлось прямо-таки пробиваться сквозь толпу шикарных мобилей и людей. Только у дома номер пятьдесят было посвободнее. Грузный мужчина, одетый, будто только что с витрины самого дорогого и модного магазина, и с лицом столь выхоленным и властным, что Лех и не видал никогда, пытался что-то доказать владельцу старой шляпы и огромного рта.

– Но у меня есть пропуск.

– Не имеет значения.

– И выпуск. Мои секретари просто не знали, что потребуется еще и запуск.

– Незнание закона не отменяет его. – Мужчина в старой шляпе равнодушно сплюнул в сторону. – Тем более что у нас чрезвычайное положение…

Кто-то тронул Леха за плечо:

– Добрый день. Значит, Бьянка с вами?

Рядом стоял Тутот. Сотрудник Надзора извлек из кармана ошейник и намордник, с ловкостью фокусника надел их на собаку и прицепил ее, зарычавшую, на поводок.

– Рад снова повидаться с вами. Не правда ли, хорошо потолковали ночью?.. Как добрались? Я вертолетом. – Он взял Леха под руку. – Между прочим, внутри ограды садика уже юрисдикция фирмы. Сообщаю вам об этом чисто информативно. Если б я, скажем, увидел там человека, за которым гнался вчера среди труб, мне пришлось бы приступить к исполнению служебных обязанностей. В то же время на улице, вот здесь, где мы стоим, по эту сторону ограды, такому человеку ничто не угрожает.

Перепалка возле калитки продолжалась.

– Но почему нам не оформили перепуск, если перепуск, как вы утверждаете, необходим?

– Мне-то какое дело?

– Позовите вашего начальника.

Тутот подал Леху визитную карточку:

– Заходите. Посмотрите коллекцию открыток.

Ниоль недоуменно осматривалась:

– Что-то у нас произошло. Столько народу никогда не накапливали. Давайте прощаться, Лех.

Девушку увидел большеротый мужчина, удивительным образом рот его тут же сделался нормальным, подошел, оставив лейтенанта, заговорил шепотом:

– Слушай, где вы пропадали? – Кивнул Леху. – Ребята устроили аварию, выключили Силовую. – Тутот деликатно отступил, таща упирающуюся собаку. – Беги скорей и скажи, что вы нашлись.

Ниоль повернулась к Леху:

– Выбирайтесь отсюда, подойдите к садику с той стороны. Я сейчас же буду.

Лех начал выталкиваться.

На узкой улочке было совсем тихо. Лех оперся на деревянную ограду. Небольшой садик зарос густо, пышно – выходящая девушка старалась не напрасно.

Ниоль появилась на заднем крыльце. Уже в длинной, ниже